— Только что разговаривал с обергруппенфюрером Кальтенбруннером, — произнес многозначительно, назвав даже чин начальника РСХА, как будто никто из находящихся здесь не знал этого.

Кранке оторвался от коньяка и с интересом посмотрел на Краусса. Что доложил штурмбаннфюрер Кальтенбруннеру? Вздохнул успокоенно: конечно, ничего плохого. В основном Краусс отвечает за операцию и, пожалуй, больше, чем Кранке, заинтересован, чтобы все, связанное с ней, выглядело отлично.

Выдержав паузу, Краусс сообщил:

— Я информировал обергруппенфюрера, что начало операции назначено на завтра, и получил согласие. Более того, Кальтенбруннер приказал передать герру Ипполитову, — Краусс учтиво наклонил голову в его сторону, — что в случае удачи его ждут высшие награды рейха. Он сам похлопочет перед фюрером. — Краусс остановился на несколько секунд и еще налил себе коньяку. — Награждены будут все участники операции, — произнес он так, будто уже получил очередной крест. — Выпьем за это, господа!

Валбицын стал наливать коньяк. Кранке выбросил вверх руку.

— Хайль Гитлер! — воскликнул он.

Это было некстати, поскольку все держали рюмки в правой руке, пришлось ставить их или брать левой, но наконец все обошлось, выпили до дна в торжественном молчании.

Глотая ароматный напиток, Ипполитов непроизвольно обвел всех презрительным взглядом.

«Воронье, — подумал он. — Слетелось — и уже делит награды. А я должен зарабатывать их…»

Злоба уже закипела в нем, хотел бросить что-нибудь резкое, но в комнату вошла служанка и доложила, что стол накрыт. И все двинулись в столовую, живо переговариваясь, торжественные и радостные.

Глава 21

Полковник Карий приехал на импровизированный аэродром за Квасовом во второй половине дня. Бобренок доложил ему, что для принятия вражеского самолета все готово. Карий попросил воды и, напившись, сообщил: пришла радиограмма из «Цеппелина» — в два часа ночи необходимо зажечь огни. Гитлеровцы подтвердили, что самолет приземлится именно сегодня ночью.

— Дополнительных инструкций агентам не было? — спросил Бобренок.

— Нет. — Полковник говорил, будто читал радиограмму: — Ждите самолет шестого. В два часа ночи зажгите огни. — Вдруг улыбнулся одними глазами и добавил совсем другим тоном: — Сегодня, товарищ майор, решающая ночь, сейчас все зависит от вас, от того, как встретите дорогих гостей.

Подошел Толкунов, козырнул полковнику. Видно, услышал конец фразы, потому что произнес:

— Мы готовы, но прилетят ли?

— Сегодня ночью.

Капитан возразил:

— Ночью может пойти дождь, или вдруг что-нибудь изменится.

Бобренок осуждающе посмотрел на него: что за манера — всегда во всем сомневаться? Сказал уверенно:

— Синоптики обещают хорошую погоду.

— А-а… синоптики… — махнул рукой Толкунов, недвусмысленно выразив свое отношение к метеослужбе.

Полковник положил конец его сомнениям, сказав:

— Думаю, что немцы прилетят все же сегодня. Точнее, завтра ночью. Покажите, что у вас сделано?

Карий направился к площадке, подготовленной для посадки самолета, ступая так, словно шел не по лесу, а впереди воинской части на параде — верный признак, что полковник пребывал в хорошем настроении, — и майор, неодобрительно глянув на Толкунова, последовал за ним.

Неожиданно Карий остановился и сорвал какую-то травку. Подозвал капитана:

— Что это?

Толкунов только покачал головой:

— Не занимаюсь… Кстати, это не входит в обязанности розыскника.

— Верно, не входит, и я знаю, что дел у вас много. А называется это растение чистотелом, или бородавочником, посмотрите, какой яркий желтый цветок.

Толкунов пристально посмотрел на цветок, пожал плечами.

— Цветок как цветок, — проворчал он, — ничего особенного.

Полковник помахал цветком в воздухе, понюхал его и сказал:

— Скоро конец войне, капитан. И профессия розыскника, возможно, станет ненужной.

Толкунов нахмурился.

— Для того чтобы ловить разную мразь, названия цветков знать необязательно.

Полковник осуждающе покачал головой.

— Вот мне сейчас предлагают пост начальника областного управления госбезопасности. Там тоже необязательно знать названия цветков. А вот Карий почему-то знает…

Толкунов смотрел на полковника, втянув голову в плечи.

— Пошлите меня на какие-нибудь курсы, — попросил он. — Я и сам знаю, что не шибко учен.

— Немного не так вы меня поняли, капитан. Чтобы знать название чистотела, не нужно особой учености. Достаточно обыкновенной любознательности.

Толкунов посуровел.

— И условия, — возразил он. — Я вот до войны, до того, как меня взяли в органы, в МТС работал. Сестра меня воспитала — родители у нас рано умерли, — потом вырос и сестре помогать стал. Трое детей у нее.

Бобренку стало жаль капитана: трудное детство, потом ФЗО, работа в МТС. Где ж тут по-настоящему учиться?

Но Карий не дал Толкунову малейшей возможности для отступления.

— Неправильно думаете, капитан, — возразил он. — Ну и что, если МТС? Наша страна единственная в мире, которая дала таким, как вы, возможность учиться. Почему не пошли в вечернюю школу? Решили, что семилетки хватит? А сейчас раскаиваетесь? Я вам так скажу: если бы остались сержантом или старшиной, не очень-то и думали об образовании, правда?

— Кто его знает… — протянул Толкунов.

— Именно, — продолжал полковник, — а вы доросли до капитана, розыскник из вас получился первоклассный — кто же вам на чины будет скупиться? Вот и выходит, обратно в МТС или в сержанты не хотите — и задумались…

— Я ж говорю, на курсы надо…

— На курсы мы вас пошлем, Толкунов. Как только возможность появится, так и пошлем. Хотя скоро не обещаю — видите, немцы сдаваться не хотят, — но, если дела позволят, отправим вас, капитан, учиться. И хорошо, что сами это понимаете, приятно слышать, если искренне.

— Можете не сомневаться.

— Не сомневаюсь, капитан, но хочу дать совет. Не ждите курсов, сами учитесь. Всему учитесь. Книжка какая-нибудь попадется, если сможете, читайте, ничего в нашей жизни не пропадает даром. — Неожиданно улыбнулся лукаво, еще раз понюхал цветок и пояснил: — Мне тоже совсем недавно сказали, как называется. Я и запомнил так, на всякий случай.

Они вышли на тщательно расчищенное и приготовленное для встречи вражеского самолета поле.

— Посадка с той стороны? — кивнул полковник налево.

— Да.

— Вы знаете, майор, в чем заключается ваша главная задача?

— Думаю, да.

— Прошу объяснить.

— Самолет не должен подняться в воздух, если экипаж почувствует опасность в момент приземления.

Полковник довольно хмыкнул.

— И что сделано для этого?

— Прошу… — Бобренок совсем по-граждански махнул рукой, приглашая Карего идти за ним. Метров через двадцать остановился. — Осторожно, товарищ полковник, — предупредил, — а то можете сломать ногу. — Нагнулся и показал замаскированную канаву, тянувшуюся поперек всего поля. — Видите, — произнес не без удовольствия, — ее и сейчас, днем, заметить трудно, а что уж говорить про ночь? Этой канавы будет достаточно для повреждения любого шасси.

— А если они обнаружат канаву во время посадки?

— Исключено. Огни будут гореть с той стороны, должны остановиться, не доехав.

— Прекрасно! Какие еще сюрпризы приготовили дорогим гостям? Прожектор установлен?

— А как же! Напротив взлетной полосы. В случае чего, мы ослепим экипаж. Никуда не денутся, товарищ полковник. Соорудили блиндажи, замаскировали их, видите, ничего не заметно.

— Да, не заметно, — согласился Карий.

— Все поле простреливается, мышь не спрячется. Даже если целый десант высадится, мы его встретим. С той стороны в овражке расположен взвод бойцов. Каждый четко знает свое задание. Думаю, осечки не будет.

— Кажется, все в порядке, — одобрил Карий. — Но почему всегда возникают непредвиденные обстоятельства? Сложная наша жизнь, майор.

— Не то слово, товарищ полковник.